[guitar]

Крысюк (Aug 12 2010, 01:19) писал:

- Да твой Суриков бля...................................!

Эх Крысюк, если б он был моим...
А что за такой каламбур из русских художников получился?

Сообщение отредактировал guitar: 11 Август 2010 - 23:41

[guitar]

Ну всмысле ералаш.

Сообщение отредактировал guitar: 11 Август 2010 - 23:53

[Кофанов]

Из русских художников чрезвычайно мощен Поленов. Вот одна из лучших его картин:



И вот эта, конечно:

[guitar]

Московский дворик хороша, конечно. Смотришь и почти так же щуришься, как и в яркую солнечную погоду. Они все хорошо чувствовали цвет и, главное, тон.

[kvoroncoff]

Судя по "творческому наследию" из современников самый крутой Зураб Церетели. ИМХО, если бы даже он был современником Леонардо да Винчи, благодаря своим "не только художественным способностям", он бы и его за пояс заткнул.

[guitar]

kvoroncoff (Aug 12 2010, 07:45) писал:

Судя по "творческому наследию" из современников самый крутой Зураб Церетели. ИМХО, если бы даже он был современником Леонардо да Винчи, благодаря своим "не только художественным способностям", он бы и его за пояс заткнул.

Зураб Церетели отпраздновал очередное открытие своей скульптуры, а его ученик по каким-либо причинам отсутствовал. Но через пару дней, придя посмотреть скульптуру, ученик к своему огорчению обнаружил, что его имя отсутствует на ней. Возвратясь к Зурабу, он говорит: "Моего имени там не было." Зураб: "Так тебя самого на праздновании не было". Ученик: "Ну и что? А когда создавалась скульптура вас не было".

Зураб просто бы заставил Леонардо "пахать" Чтоб не мучаться его за пояс затыкать

[Lolll]

А я вообще затрудняюсь сказать, кто из прославленных художников мне не нравится (за исключением современной троицы " великих имитаторов"). Интересно наблюдать, как у каждого мир видится по-разному. Но самое большое потрясение меня ждало с Матиссом. С детских лет видя его картины только в репродукциях, я его терпеть не могла. Пока не попала на выставкув Пушкинский музей. Там прямо в залах продавался неплохо отпечатанный каталог, так что можно было наглядно убедиться, насколько проигрывают оригиналам репродукции. Эти совершенно потрясающие краски, наверное, невоспроизводимы полиграфически. А еще у его картин обнаружилась удивительная особенность. Когда видишь полотно боковым зрением, то возникает иллюзия, что там - продолжение пространства, а не плоскость с изображением. Пожалуй, ни у кого другого из художников я подобного не наблюдала.

Что-то как-то очень уж пессимистично Крылов написал про принцессу. Даже не пессимистично, а ... нелогично. Хто ж полюбит карлика, хоть принцессой будь, хоть судомойкой? А уж раз не полюбила, то непременно - пошлая, икающая спьяну мещанка?

Мне больше нравится все тот же Гумилев.


Принцесса

В темных покрывалах летней ночи
Заблудилась юная принцесса.
Плачущей нашел ее рабочий,
Что работал в самой чаще леса.

Он отвел ее в свою избушку,
Угостил лепешкой с горьким салом,
Подложил под голову подушку
И закутал ноги одеялом.

Сам заснул в углу далеком сладко,
Стало тихо тишиной виденья,
Пламенем мелькающим лампадка
Освещала только часть строенья.

Неужели это только тряпки,
Жалкие, ненужные отбросы,
Кроличьи засушенные лапки,
Брошенные на пол папиросы?

Почему же ей ее томленье
Кажется мучительно знакомо,
И ей шепчут грязные поленья,
Что она теперь лишь вправду дома?

…Ранним утром заспанный рабочий
Проводил принцессу до опушки,
Но не раз потом в глухие ночи
Проливались слезы об избушке.

[AndreiKrylov]

Lolll (Aug 12 2010, 13:39) писал:

Что-то как-то очень уж пессимистично Крылов написал про принцессу. Даже не пессимистично, а ... нелогично. Хто ж полюбит карлика, хоть принцессой будь, хоть судомойкой? А уж раз не полюбила, то непременно - пошлая, икающая спьяну мещанка?

Спасибо за внимание Лолл, извините что не угодил... На самом деле про Принцессу и Шута - это была песня в стиле рок (пел по клубам когда-то в 80-х-90х),
которая выросла из сонета...
Песня в стиле рок (тяжелый..)и не могла звучать иначе...
но вот сам сонет (мой же):

Кстати когда я написал о своем представлении о Поэзии, то ни в коем случае не хотел никого обидеть, тем более Антона...
Надеюсь он не обиделся или простит меня если обиделся ...

"Принцесса и шут" sonnet

Незаметно принцесса ушла
От изысканных танцев и вин -
В темной зале блестят зеркала ,
Равнодушно звенит клавесин ..

Хмурый карлик стоит у окна ,
Глядя в грустный, запущенный сад :
Там принцесса гуляет одна ,
Зажигая огнем Его взгляд !...

Как волшебна ее красота!.. -
Он хотел лишь послать ей цветок...
Но не любит принцесса шута,
А надменный король так жесток..

Льется свет за овалом стекла
и смеясь... кто-то бьет зеркала!

[Lolll]

AndreiKrylov (Aug 14 2010, 19:57) писал:

Спасибо за внимание Лолл, извините что не угодил... На самом деле про Принцессу и Шута - это была песня в стиле рок (пел по клубам когда-то в 80-х-90х),
которая выросла из сонета...
Песня в стиле рок (тяжелый..)и не могла звучать иначе...

Ну да, если рок - тяжелый, то все должно быть побрутальнее, вы правы. Просто узнать степень тяжести по одному только тексту я, ввиду недостатка рок-опыта, не сумела.
В виде сонета стало интереснее: конец, не разрешенный в окончательную "тонику" так и оставляет нервы вибрировать. Хотя, может это с чисто женской колокольни...
Ясно, что в жизни полно ситуаций, подобных вашей песне. Но от поэзии, все-таки ждешь какой-то альтернативы. Вспомнился мультик "Медведь и малиновка", кажется. Там медведь нашел в зимнем лесу замерзающую малиновку, обогрел, а она ка-ак стала петь про летние радости. Медведя это страшно раздражало: какое там лето?! Обман и неправда! Прогнал малиновку. А ворона решила к медведю подольститься, подлетела и каркает: "Декабррь! Декабррь!" А он отмахнулся только: "Сам знаю".

Хотя, конечно, среди массы людей полно и тех, кто любит слушать про "декабрь".

Сообщение отредактировал Lolll: 14 Август 2010 - 18:31

[Антон_К]

Мандельштам.
Перевод сонета Петрарки №319. С вариантами.

Перевод Canzoniere 319:
I di miei piu leggier che nessun cervo…


вар.I

Промчались дни мои – как бы оленей
Косячий бег. Срок счастья был короче,
Чем взмах ресницы. Из последней мочи
Я в горсть зажал лишь память наслаждений,

Нет, не хочу надменных обольщений
Ночует сердце в склепе скромной ночи,
К земле бескостной жмётся. Средоточий
Знакомых ищет, сладостных сплетений.

Но то, что в ней едва существовало,
Днесь вырвавшись наверх, в очаг лазури,
Пленять и ранить может, как бывало.

И я догадываюсь брови хмуря,
Как хороша? К какой толпе пристала?
Как там клубится лёгких складок буря?


Вар.II

Промчались дни мои, как бы оленей
Косяций бег, поймав немного блага
На взмах ресницы. Смешанная влага
Струится в жилах: горечь наслаждений.

Слепорождённых ставит на колени
Злая краса. Кипит надежды брага.
А сердце где? Его любовь и тяга
Уже земля и лишена сплетений.

Но то, что в ней едва существовало,
Днесь, вырвавшись наверх, в очаг лазури,
Пленять и ранить может, как бывало.

И я догадываюсь брови хмуря,
Как хороша? К какой толпе пристала?
Как там клубится лёгких складок буря?


Вар.III

Промчались дни мои – как бы оленей
Косячий бег. Поймав немного блага
На взмах ресницы. Пронеслась ватага
Часов добра и зла, как пена в пене.
Слепорождённых ставит на колени
Надменный мир. Кипит надежды брага.
А сердце где? Его любовь и тяга –
В жирной земле без нежных разветвлений.

Но то, что в ней едва существовало,
Днесь, вырвавшись наверх, в очаг лазури,
Пленять и ранить может, как бывало.

И я догадываюсь, брови хмуря,
Как хороша? К какой толпе пристала?
Как там клубится лёгких складок буря?


Вар.IV

Промчались дни мои – как бы оленей
Косячий бег. Поймав немного блага
На взмах ресницы. Пронеслась ватага
Часов добра и зла, как пена в пене.

О семицветный мир лживых явлений!
Печаль жирна и умиранье наго!
А ещё тянет та, к которой тяга,
Чьи струны сухожилий тлеют в тлене.

Но то, что в ней едва существовало,
Днесь, вырвавшись наверх, в очаг лазури,
Пленять и ранить может, как бывало.

И я догадываюсь брови хмуря,
Как хороша? К какой толпе пристала?
Как там клубится лёгких складок буря?


Конечный вариант

Промчались дни мои — как бы оленей
Косящий бег. Срок счастья был короче,
Чем взмах ресницы. Из последней мочи
Я в горсть зажал лишь пепел наслаждений.

По милости надменных обольщений
Ночует сердце в склепе скромной ночи,
К земле бескостной жмется. Средоточий
Знакомых ищет, сладостных сплетений.

Но то, что в ней едва существовало,
Днесь, вырвавшись наверх, в очаг лазури,
Пленять и ранить может как бывало.

И я догадываюсь, брови хмуря:
Как хороша? К какой толпе пристала?
Как там клубится легких складок буря?

4 — 8 января 1934

[AndreiKrylov]

Артюр Рембо
14 июля 1871

Пьяный корабль

В то время как я плыл вниз по речным потокам,
Остались навсегда мои матросы там,
Где краснокожие напали ненароком
И пригвоздили их к раскрашенным столбам.

Мне дела не было до прочих экипажей
С английским хлопком их, с фламандским их зерном.
О криках и резне не вспоминая даже,
Я плыл, куда хотел, теченьями влеком.

Средь всплесков яростных стихии одичалой
Я был, как детский мозг, глух ко всему вокруг.
Лишь полуостровам, сорвавшимся с причала,
Такая кутерьма могла присниться вдруг.

Мой пробужденья час благословляли грозы,
Я легче пробки в пляс пускался на волнах,
С чьей влагою навек слились людские слезы,
И не было во мне тоски о маяках.

Сладка, как для детей плоть яблок терпко-кислых,
Зеленая вода проникла в корпус мой
И смыла пятна вин и рвоту; снасть повисла,
И был оторван руль играющей волной.

С тех пор купался я в Поэме океана,
Средь млечности ее, средь отблесков светил
И пожирающих синь неба неустанно
Глубин, где мысль свою утопленник сокрыл;

Где, в свой окрасив цвет голубизны раздолье,
И бред, и мерный ритм при свете дня вдали,
Огромней наших лир, сильнее алкоголя,
Таится горькое брожение любви.

Я знаю рвущееся небо, и глубины,
И смерчи, и бурун, я знаю ночи тьму,
И зори трепетнее стаи голубиной,
И то, что не дано увидеть никому.

Я видел, как всплывал в мистическом дурмане
Диск солнца, озарив застывших скал черты,
Как, уподобившись актерам в древней драме,
Метались толпы волн и разевали рты.

Я грезил о ночах в снегу, о поцелуях,
Поднявшихся к глазам морей из глубины,
О вечно льющихся неповторимых струях,
О пенье фосфора в плену голубизны.

Я месяцами плыл за бурями, что схожи
С истерикою стад коровьих, и ничуть
Не думал, что нога Пречистой Девы может,
Смиряя океан, ступить ему на грудь.

Я направлял свой бег к немыслимым Флоридам,
Где перемешаны цветы, глаза пантер,
Поводья радуги, и чуждые обидам
Подводные стада, и блеск небесных сфер.

Болот раскинувшихся видел я броженье,
Где в вершах тростника Левиафан гниет;
Средь штиля мертвого могучих волн движенье,
Потоком падающий в бездну небосвод.

Ртуть солнца, ледники, костров небесных пламя!
Заливы, чья вода становится темней,
Когда, изъеденный свирепыми клопами,
В них погружается клубок гигантских змей.

Я детям показать хотел бы рыб поющих,
И золотистых рыб, и трепетных дорад...
Крылатость придавал мне ветер вездесущий,
Баюкал пенистый, необозримый сад.

Порой, уставшему от южных зон и снежных,
Моря, чей тихий плач укачивал меня,
Букеты мрака мне протягивали нежно,
И, словно женщина, вновь оставался я.

Почти как остров, на себе влачил я ссоры
Птиц светлоглазых, болтовню их и помет.
Сквозь путы хрупкие мои, сквозь их узоры
Утопленники спать шли задом наперед.

Итак, опутанный коричневою пряжей,
Корабль, познавший хмель морской воды сполна,
Я, чей шальной каркас потом не станут даже
Суда ганзейские выуживать со дна;

Свободный, весь в дыму, туманами одетый,
Я, небо рушивший, как стены, где б нашлись
Все эти лакомства, к которым льнут поэты,--
Лишайник солнечный, лазоревая слизь;

Я, продолжавший путь, когда за мной вдогонку
Эскорты черных рыб пускались из глубин,
И загонял июль в пылавшую воронку
Ультрамарин небес ударами дубин;

Я, содрогавшийся, когда в болотной топи
Ревела свадьба бегемотов, сея страх,--
Скиталец вечный, я тоскую по Европе,
О парапетах ее древних и камнях.

Архипелаги звезд я видел, видел земли,
Чей небосвод открыт пред тем, кто вдаль уплыл...
Не в этих ли ночах бездонных, тихо дремля,
Ты укрываешься, Расцвет грядущих сил?

Но слишком много слез я пролил! Скорбны зори,
Свет солнца всюду слеп, везде страшна луна.
Пусть мой взорвется киль! Пусть погружусь я в море!
Любовью терпкою душа моя пьяна.

Коль мне нужна вода Европы, то не волны
Ее морей нужны, а лужа, где весной,
Присев на корточки, ребенок, грусти полный,
Пускает в плаванье кораблик хрупкий свой.

Я больше не могу, о воды океана,
Вслед за торговыми судами плыть опять,
Со спесью вымпелов встречаться постоянно
Иль мимо каторжныx баркасов проплывать.

Сообщение отредактировал AndreiKrylov: 17 Август 2010 - 20:37

[Крысюк]

Предлагаю оживить тему эту!
Вот играл в Германии, выкладываю свои фотографии города-героя Дрездена: http://files.mail.ru/7RAZJ5
Как следует из названия темы - МНЕ они нравятся! Не претендую ни в коем разе на какое-нибудь качество сногсшибательное, или "профессионализм" - просто миленько по-моему.

[zmei]

Так гранит покрывается наледью,
и стоят на земле холода, -
этот город, покрывшийся памятью,
я покинуть хочу навсегда.
Будет теплое пиво вокзальное,
будет облако над головой,
будет музыка очень печальная –
я навеки прощаюсь с тобой.
Больше неба, тепла, человечности.
Больше черного горя, поэт.
Ни к чему разговоры о вечности,
а точнее, о том, чего нет.

Это было над Камой крылатою,
сине-черною, именно там,
где беззубую песню бесплатную
пушкинистам кричал Мандельштам.
Уркаган, разбушлатившись, в тамбуре
выбивает окно кулаком
(как Григорьев, гуляющий в таборе)
и на стеклах стоит босиком.
Долго по полу кровь разливается.
Долго капает кровь с кулака.
А в отверстие небо врывается,
и лежат на башке облака.

Я родился – доселе не верится –
в лабиринте фабричных дворов,
в той стране голубиной, что делится
тыщу лет на ментов и воров.
Потому уменьшительных суффиксов
не люблю, и когда постучат
и попросят с улыбкою уксуса,
я исполню желанье ребят.
Отвращенье домашние кофточки,
полки книжные, фото отца
вызывают у тех, кто, на корточки
сев, умеет сидеть до конца.

Свалка памяти: разное, разное.
Как сказал тот, кто умер уже,
безобразное – это прекрасное,
что не может вместиться в душе.
Слишком много всего не вмещается.
На вокзале стоят поезда –
ну, пора. Мальчик с мамой прощается.
Знать, забрили болезного. "Да
ты пиши хоть, сынуль, мы волнуемся".
На прощанье страшнее рассвет,
чем закат. Ну, давай поцелуемся!
Больше черного горя, поэт.

Это Борис Рыжий, один из моих любимых поэтов.

[guitar]

Крысюк (Mar 30 2011, 23:46) писал:

Предлагаю оживить тему эту!
Вот играл в Германии, выкладываю свои фотографии города-героя Дрездена: http://files.mail.ru/7RAZJ5
Как следует из названия темы - МНЕ они нравятся! Не претендую ни в коем разе на какое-нибудь качество сногсшибательное, или "профессионализм" - просто миленько по-моему.

А чего у них снега нет?

[Крысюк]

Ну блин буржуи, все у них не как у людей
Фотки - ноябрьские. Но по любому - уже должон был лежать!!!

[guitar]

Крысюк (Mar 31 2011, 11:46) писал:

Ну блин буржуи, все у них не как у людей
Фотки - ноябрьские. Но по любому - уже должон был лежать!!!

Видимо у буржуев отопительная система под асфальтом. Снег и не ложится поэтому.

[Klassik]

ВЛАДИМИР ДЕРЖАВИН (1908 – 1975)



СТАРИК

Я спал и видел сон. Тому два года
Иль три или четыре. Сплёлся с явью
Он в памяти. Волокна различить
Почти что невозможно. Жил тогда я
В чужой, печальной местности. На берег
Пустующего, северного моря
Гулять порой ходил. И…
Мёртвой бухтой
Я прОзвал это место. Даже рыбы
Не могут жить в её гнилой воде,
Отравленной каким-то серным ядом.
Лишь тиною багровой шевеля,
По склизким кАмням нижнее движенье
Её воды всползает на песок
Зелёным, дряхлым студнем. Быстрый воздух
Нёс облака, но волн не поднимал.
На темя башни голой, допотопной,
Воздвигнутой природой, я взбирался,
Чтоб чистое его ловить дыханье.
Там волоком ползли по щебню тучи,
Да на заре в расселены бойниц
Орлы - корсары неба опускались,
И за полночь, внизу на перевале,
Мигал светец в жилище финской ведьмы.
Она шинкарила, волшбой, гаданьем
В округе промышляла. Я у ней
Бывал. Она мне ставила на стол
Свинцовый жбан с густой навозной жижей,
Которая зовётся здесь вином.
От сердца, или известь оседала
На дно сосудов, иль возврат забытый
В мозгу костей болотной лихорадки,
Или проклятья пращура хомут –
Однажды ночью сжал мне шею так, что
Ни крикнуть, ни подняться. Близость смерти
Не такова! Слепая харя злобы!
Слепая… мести! Чьей? За что?..
Когда ж
Прошло, я встал, шатаясь вышел зА дверь
И постучал хозяину. Старик
Мне отпер. Он не спал. Боялся моря.
Молился морю. Жил, как мышь. А память
Была уже во власти ночи.
«Знаешь? –
Он шамкал. – Тут я люлечку привешу!
Утопленничек пухленький в ней будет
Качаться, отдыхать. И одеяльце
Припрятала старуха в кладовушке,
Горячих щец соседка принесёт.
Есть у меня игрушки, пузырёчки
Стеклянные! В одном мы будем жить,
В другом всё время фейерверк пускают!
Я с каждым днём всё меньше становлюсь.
Малютка тоже был сперва высокий,
Потом всё меньше, меньше становился.
И вот теперь совсем его не вижу,
А слышу: плачет тонко, как комарик.
А мама наша Лесгафта читает –
Ни прутиком, ни пальчиком ни-ни!..»

Так плёл он вздор. Но я прервал: «Голодный
Крысиный порск, удушье мёртвой бухты
Мне вытомили душу! Завтра я
Уеду, но сегодня – я прошу вас –
Сегодня одиночество страшит!
Ну будьте же сегодня человеком!
Поставим чай, завяжем разговоры.
Коль есть у вас табак – давайте! Он
Нас оживит».
Как будто отсвет смысла
Блеснул в глазах, досель пустых и мутных.
«А-а, табачок! – прошамкал он. – Есть! Есть!»
И, роясь в рухляди, в рванье, в обломках
Корзин и мебели, шептал: «Есть! Как же!
Он жил, могучий, толстый, задыхался
При разговоре… только у него
Обоих ножек не было! На тачке…
Хе-хе… В вот…
(Хитрейшею улыбкой
Его лицо безумно исказилось)
…И табачок! Он всё курил, бывало,
Без ножек-то! –
(И странное веселье
Овладевало стариком) –
Уехал!
А табачок-то, вот он где! Хе! Хе!
«Давайте!» - крикнул я, схватив коробку,
И пальцами, трясущимися жадно,
Стал свёртывать. Я не курил два дня.
В той местности табак не продавался.

…Сухой, трескучий, сыплющийся вспыхнул…


…Кружило… Как сквозь сон бубнил, хихикал
Юрод. Сползались звёзды. В темноте
По перевалам, над лесами, тучи,
О щебень брюхом шарпая, ползли…
А темя блещет алым снегом утра,
Цветущим снегом юных лиц! Биваки
Дымятся! Это Альпы. И Суворов
Кричит со сна в соломе петухом.
Вот и вокзал… Какие липы! Жарко.
Сентябрь – а всё цветёт. Второй звонок.
Играют девочки в каштанах парка.
Перрон летит со звоном из-под ног.
Отдать за душу сладкого полёта!
За душу страха! Душу слаще смерти!
Летя на замирающей подножке,
На узеньком, безумном облучке!
За сон любви в полёте бездыханном!
А сердце пенья огненною лентой
Мелькает сквозь тамбУры! А тамбУры
Ревут, как стадо скачущих букцин!**
А липы низвергаются! И зданья
Свергаются и исчезают где-то!
Вам, мостики, вам, тонкие, как сладко
Над рёвом в море скачущих потоков!
Вас будит залпом каменная пушка!
Вас топит ужас пения и звона!
Вы тяжести не чувствуете! нет!..

… О, быстрый мир! На тонких спицах счастья
Ты кружишься!.. И сфер твоих круженье…
Ты нежным влажным яблоком любимой
Вращаешься в прозрачных веках ночью

Я целовал тебя… живёт во мне…
О, голый мир любви моей внезапной!
Я в счастье невозможного достиг.

А домики всё меньше, меньше, меньше.
И вечер-старичок в смешной скуфейке
О быстротечной юности не плачет.
Я тоже мог бы чувствовать печаль!
Я в дом вошёл. А в лампочке-коптилке
Сгорел весь керосин. И эти люди,
Такие добрые, уже уснули.
Но стёкла по убогости своей
Слезятся. И невидимый во мраке,
Комарик тонко плачет одиноко…

На лобном месте каменной горы.

[Dixi-man]

Державин... Никогда не слышал. Так писать уже нельзя. Это - из времени, когда у людей были сердца.

[Klassik]

Dixi-man (04 Сентябрь 2017 - 21:11) писал:

Державин... Никогда не слышал. Так писать уже нельзя. Это - из времени, когда у людей были сердца.

Сильное, к сожалению, неполно раскрывшееся дарование с задатками мощного эпического поэта. Книга «Первоначальное накопление» в тридцатые годы произвела ошеломляющее впечатление самостоятельным видением истории, тугой, перенасыщенной плотью классического стиха.
Литературное переводческое донорство, которому Державин посвятил почти всю свою творческую жизнь, отняло у него слишком много сил, и ранние стихи так и остались лучшими.

[Klassik]

Поздно прочитал,посты Зарины,почемуто вспомнился Шевчук Ю.Ю."Кичёвая дрянь ,завёрнута в тело,душа это нерв,какое вам дело!"